— Как думаешь, он привыкнет к этой мысли?

— Надеюсь, — Кристофер сел на кровать и на Отраву не смотрел. — Мы в любом случае не позволим ему уйти. Если понадобится, силой потащу. И буду убеждать, пока не смирится.

— Потому что он твой друг, или ты боишься, что он вернется в Столицу и успеет там все подготовить?

— А почему нельзя рассматривать обе причины, чтобы считаться хорошим человеком? Разве нельзя в один мешок складывать эмоциональное и рациональное?

Отрава усмехнулась:

— Так ты вдруг захотел стать хорошим человеком, Кристофер Кирами? Не думала, что дождусь такого момента в ближайшие пару тысяч лет!

— Не знаю. Но если и захочу, то у меня тоже будут минимум две причины.

На этот раз он посмотрел в ее глаза, лишь на мгновение. Молча поднял тяжелое пыльное покрывало, скинул на пол, а сам — вот так, прямо в одежде — нырнул под одеяло и отвернулся. Посыл принят — господин изволит отдыхать, разговоры окончены. Да вот только кто заканчивает на самом интересном месте?

Отрава улеглась с другой стороны, но никак не могла утихомирить волнение. Значила ли его фраза, что Кристофер всерьез пересматривает свое отношение к другим в том числе и из-за нее? Из-за симпатии к ней. Лю он считает другом — и хоть прямо об этом не скажет, но некоторые вещи не нуждаются в доказательствах. Но рациональная часть тоже есть — пусть и Отрава посмотрит на него с этой стороны? А если бы посмотрела? А если ей уже и не нужно смотреть на Кристофера с иных сторон, чтобы увидеть?

Она снова перевернулась на другой бок, завидуя сну кровопийц — не засыпают, а будто умирают на время. Лучший способ отдохнуть от мира! Она протянула руку и дотронулась пальцем до плеча Кристофера, а потом осмелела и коснулась шеи. Есть такое неуместное и неконтролируемое желание — быть ближе. Неизвестно для чего, без капли рациональности, так воспеваемой Крисом. Он не проснулся, поэтому Отрава немного пододвинулась. Потом еще чуть-чуть. И еще. Затихла. Прислушалась. Никаких признаков жизни, кроме дыхания — настолько медленного, что интереснее за стрелками часов наблюдать. Снова протянула руку и тут же одернула, вскрикнув от неожиданности — Кристофер открыл глаза:

— И чего тебе неймется? Я ведь лежу, терплю, но ты все успокоиться не можешь.

Щеки у Отравы запылали от стыда, но она заставила себя не отвернуться:

— Знаешь, Крис, мне кажется, что ты хороший человек…

— А это важно? — он смотрел на нее. — Для чего?

— Дай договорить! Я хотела сказать, что ты лучше, чем был раньше, но совсем хорошим — таким как Лю — никогда не станешь. Потому что ты изначально другой. И не нужно! Ты заносчив и жесток — в деталях, но в важном принимаешь верные решения. А Лю пытается быть хорошим во всем — и это его главный недостаток. Понимаешь, о чем я?

— Понимаю, что из-за такой ерунды ты мне спать не даешь. Небесного Света на тебя нет.

Но Отрава, позволив себе говорить, уже не могла остановиться:

— И еще: если бы ты не был кровопийцей, то все вокруг тебя бы любили! Точнее, уже сейчас любят, но ты сам не позволяешь людям в этом признаться: словно это проигрыш в какой-то игре — признаться в симпатии к тебе и нарваться на циничную насмешку! Но все к тебе привязываются: и Кадж, и Нанья, и даже Лю!

— Плевать мне на Лю. А ты?

Надо же, она столько вывалила, а он расслышал только одно! Отраве пришлось медленно вдыхать, а потом выдыхать, чтобы успеть с мыслями собраться:

— И я.

— Ясно, — Кристофер приподнялся на локте.

Отрава, почуяв неладное в его движении, поспешила объяснить лучше:

— Но про нас с тобой еще запутанней. Между нами эта стена, которую одной привязанностью не сломать…

— Ясно, — он вдруг пододвинулся ближе и снова замер.

У Отравы от паники последние мысли перепутались:

— Конечно, я видела, какими глазами сегодня Сари смотрели на тебя! Это должно быть непросто, но…

— Ясно.

— Что ты делаешь, Крис?

Он уже навис над ней, но чего-то ждал. Или наслаждался ее волнением, бешеным стуком сердца.

— Я ничего не делаю, Отрава. Я просто слушаю тебя, чтобы ни слова из твоего очень важного монолога не пропустить.

— Крис!

— Что?

— Не будь таким!

В его глазах плескалась непонятное: то ли радость, то ли жажда, то ли их гремучая смесь. Притом Отрава не давала повода ни для одной из этих эмоций!

— А каким мне быть, Отрава? Я был спокойным — ты хотела вытрясти из меня эмоции. Я был заинтересованным — ты сказала, что интерес между нами невозможен. Я отошел в сторону — и что ты делаешь? Не можешь уснуть от мысли, что мне все равно. Так каким мне быть, Отрава, чтобы тебе стало комфортно?

Кажется, именно таким, как сейчас. Но она скорее язык бы себе откусила, чем вслух призналась. Получилось только прошептать снова, но теперь совсем не возмущенно:

— Крис…

Наверное, это и было тем, чего он ждал — не в словах, в интонации. Наклонился ближе — поймал что-то нужное в глазах, поцеловал. Отрава уперлась ему ладонями в плечи, чтобы оттолкнуть. Но что-то пошло не так. Она случайно пропустила мгновение между яростным сопротивлением и обнаружением себя, утопающей в ощущениях. Сама обнимала, прижимала к себе еще ближе, сама не давала возможности отпрянуть. И уже через короткое время целовала — тоже сама. Попробуй, спиши потом на принуждение. Голова шла кругом от отсутствия мыслей.

Первый ее поцелуй, который в этом же замке когда-то случился, оказался в сравнении вообще не поцелуем. Ни грамма теперешнего напора, ни капли этого волнения. Когда от смешивающегося дыхания хочется кричать, но на крик не остается сил. Только бы никогда не кончалось, только бы не вернулась ни одна мысль! Кристофер будто познавал и себя — не только ее: сначала совсем ласковый, но скоро от ласки и следа не осталось. Он застывал, позволяя скользнуть языком по его клыкам, но надолго его терпения не хватало. Страсть вряд ли уживается с нежностью, да откуда Отраве это знать? Да и ей самой уже десять стуков сердца назад надоела нежность, теперь уже никому не нужная. Пусть только станет еще ближе!

Она изогнулась, когда его рука скользнула от лица по телу, сжала бедро — недостаточно сильно, чтобы довести до одури, но зато обещая впереди полное сумасшествие. И вдруг Отрава оцепенела. Кристофер в тот же миг оторвался от ее губ, посмотрел прямо — зрачки настолько огромные, что серых радужек почти не видно. Голос сдавленный, тихий:

— Я… Я спешу, Отрава? Но разве я спешу?

Он неправильно понял! Отрава вовсе не хотела его останавливать — наоборот, ей было уже невыносимо чувствовать, что он продолжает себя сдерживать! Как будто сам не видит, что она уже все границы и условности пустила темным хряком, что ей только его страсть сейчас нужна. Но в самый неподходящий момент появилась одна-единственная мысль — будь трижды неладен оживший мыслительный процесс — что кровопийцы совершенно точно не размножаются почкованием. Окажись сейчас Нанья в этом положении — на себе бы испытала, насколько огромную глупость ляпнула! Это не то чтобы сразу изменило взгляд на происходящее, просто… заморозило на один миг. Выяснилось, и этого хватило, чтобы все испортить.